Скороходова. Вряд ли я буду интересна для Вашего журнала. Ты со мной только зря время потратишь. А потом твой главный редактор материал не примет.

Корреспондент. Почему ты так считаешь?

Скор. Во-первых, я не ахти какая популярная…

Кор. Нельзя же везде писать об Алле Пугачёвой…

Скор. Во вторых, во мне в принципе нет никакой звёздности. Образ жизни у меня не такой, понимаешь. Неинтересная я. Любовников не имею. Одеваюсь не от Кардена. Живу тихо, скромно… Тружусь как папа Карло. О таких, как я, не пишут в глянцевых журналах.

Кор. Ты нас недооцениваешь.

Скор. Меня даже сфотографировать на фоне моей квартиры невозможно. Ты была в моей квартире? Ты видела, какая она раздолбанная? Двери облупившиеся, полоток протёкший и паркет, целиком и полностью исчерпавший свой потенциал?

Кор. Не преувеличивай… К тому же, интересен твой потенциал. Я же буду писать о тебе, а не о паркете.

Скор. Паркет неотделим от личности хозяина. Мне лично абсолютно по барабану какой у меня паркет. Главное, чтобы пол не уходил из под ног и не проваливался. Я не ощущаю потребности в роскоши. Для меня сей мир функционален. Не в смысле, что вот я какая, растакая, захлебнитесь от восторга. А то, что меня действительно не восхищают вещи. Вот тряпки я временами люблю. Чтобы надеть и расхаживать - изображать из себя принцессу. Но и их я не люблю настолько, чтобы одеваться в бутиках. У меня - ни одной дорогой шмотки. Зачем зря деньги тратить? Это же тоже вещь. А вещи не стоят денег. Хотя я недавно купила такой гобелен. Потрясающий. Не могла удержаться. Сейчас сяду иногда в своей раздолбанной квартире в драное кресло и смотрю на него, восхищаюсь. «Русь» называется. Берёзки, речушка, церковь, деревня, коровы пасутся… Я от всего этого умираю, понимаешь. У меня слёзы наворачиваются, я Родину люблю. Ну и как такая позиция для твоего журнала?

Кор. Нормально.

Скор. Не ври, это сейчас не любят. Сейчас надо рассказывать о Парижах. Но я туда не езжу. Денег жалко и вообще. Не люблю попусту перемещаться в пространстве. Меня не вдохновляют разные там достопримечательности… Те же вещи. Скучно. У меня фантазия богаче, чем все эти иностранности. Я, сидя дома, перед своим гобеленом могу такого напридумывать. Таких сюжетных поворотов. Только времени нет. А ты ещё хочешь, чтобы я по Парижам моталась.

Кор. Я не хочу, это ты сама так решила.

Скор. Хочешь, хочешь… Сейчас все любят про заграницы рассказывать. Лично я в Сочи каждый год езжу, в «Актёр». Там в санатории такой же стиль как в моей квартире. Тоже всё раздолбанное. Все этим не довольны, а меня не волнует. Я без моря жить не могу, без морской воды. Раз в год моему организму необходимо погружение. И лицезрение линии горизонта. Море и горизонт это же не вещи, понимаешь.

Кор. Как твои творческие планы?

Скор. Начинается… Это же никому неинтересно. И вообще, зачем рассуждать о том, чего пока нет? Как говорит мой папа: «Деньги можно считать полученными, только когда они уже потрачены». О планах тоже лучше раньше времени не распространяться.

Кор. А что же, по-твоему, интересно?

Скор. Во мне? Думаю, что ничего. Завязывай тратить время.

Кор. Почему ты так говоришь? Тебя многие помнят…

Скор. Помнят, а не знают.

Кор. Не прибедняйся, и знают тоже. Твоя фамилия мелькает. Вот, например, в театре Ермоловой идёт пьеса «Сигизмунд и Клеопатра или не бросайте пепел на пол» Е. Скороходовой. Твоя работа?

Скор. Пьеса моя. Была изначально…

Кор. Вот видишь. Почему была?

Скор. Я не очень довольна тем, как её поставили. Мягко говоря. Но моя мама очень хорошо это прокомментировала: «Лена, твоя пьеса идёт рядом с Кремлём, твоя фамилия соседствует с фамилиями Пушкина и Шекспира… А ты всё недовольна». Вообще, я поняла, что по большому счёту автору нельзя угодить любой интерпретацией его произведения. Тем более, такому как я. Я же и актриса, и режиссёр. Я, когда пишу, всё играю и развожу по мизансценам. У меня всегда чёткое зрительное видение. Потом прихожу на спектакль и на тебе – всё не так. Зачем стулья развернули? Это я конкретно об этой своей пьесе, тебе рассказываю. У меня там место действия: кинотеатр. И русским языком в ремарке написано: стулья стоят лицом к зрительному залу. В этом же двоякий смысл: зрители смотрят на актёров так же, как актёры - на зрителей. Взаимодействие жизни и искусства, понимаешь? Прихожу на премьеру, вхожу в зал, занавес открыт… Смотрю: стулья повёрнуты от зала. Меня ножом по сердцу. Зачем? Какой в этом смысл? Мне угодить нельзя.

Кор. Ты сказала об этом режиссёру?

Скор. Гале Дубовской? Нет, конечно. Я же культурная. И потом, при всей вздорности моего характера, я отдаю себе отчёт в том, что режиссёр – она. Делать с моей пьесой, что душе угодно - это её законное право. Только, чтобы пропаганды разврата не было, - об этом я её сразу предупредила. Слушай, сейчас разврат – это тема века. А я выступаю против. Твой главный редактор заругает тебя. Где, скажет, такую отстойную девицу для интервью нашла?

Кор. Не скажет. Что ты называешь развратом?

Скор. Всё!

Кор. А точнее.

Скор. Всё то, что вокруг происходит. Это пиво, которое повсюду рекламируют. Страна спивается, а они рекламу гоняют по всем каналам. В результате все ходят с бутылками в руках… и с голыми пузами с какими-то железками в пупках. Ты мне можешь объяснить красоту этих пупков с железками? Всё поставлено с ног на голову. Скоро наркотики будут продавать с Чебурашкой на упаковке. Люди утеряли страх Божий, живут, как хотят, с кем хотят. Мужья жёнам изменяют, жёны мужьям… Такой образ жизни тоже по всем каналам пропагандируется. Называется это современной культурой. Детей учат безопасному сексу… У меня в булочной на кассе презервативы продают. Я могу ребёнка, по-твоему, за хлебом послать? Или вот мне МТС эсэмэски шлёт: предлагают «расслабиться по-взрослому», «найти новую любовь новым способом», приглашают в игру «СМС-флирт»… и дальше телефон, по которому это «счастье» можно обрести. Я не поленилась, пришла к ним в офис, претензию написала: завязывайте, говорю, слать сообщения с развратными предложениями. Как они на меня там смотрели! Как на петикантропа. Даже как на архиоптерикса. Ты же понимаешь, что вид у меня цивильный, манекенщицеобразный. Я не тётя Мотя. Поэтому, когда я так выступаю, это всем странно.

Кор. Ты в кино всё время играла манекенщиц…

Скор. И проституток. Потому что я красивая. Ты только фотографии мои помести, чтобы было понятно, что я не хвастаюсь. Но что толку от моей красоты, если её всю жизнь использовали, чтобы изображать мерзопакость. Но по большому счёту у меня проститутки всегда плохо получались. Я, например, «Бабник» смотреть не могу. Так мне за себя стыдно. Я не могу войти в это внутренне, в проститутошное миропонимание. У меня отторжение.

Кор. Поэтому ты ушла из театра?

Скор. Может быть… То есть повод был другой, долго рассказывать. Но, по сути: я личностно переросла ту функцию, которую выполняла в театре. Мной затыкали те дырки, где была нужна какая-нибудь длинноногая красоточка лёгкого поведения. Потом, в театре ты не служишь, а обслуживаешь идеи режиссёра. Все режиссёры, на которых я работала с их ничтожными идейками, не стоили того. А уж пьесы, в которых приходилось играть - это вообще отдельная история. Я - о современной драматургии. Невыговариваемые тексты, неоправдываемые ситуации… Я ругала это всё, ругала… Дома на кухне… И поняла, что ругать бессмысленно, нужно писать самой. Вот пишу.

Кор. Твоя пьеса, говорят, в Канаде идёт?

Скор. Кто говорит? Это я тебе говорила. А сама ты об этом, вряд ли узнала бы. Потому что тут об этом - полнейшая неизвестность. А в Монреале фурор был. Мне ребята звонили, рассказывали: «Твою фамилию, Скороходова, весь Монреаль пытается выговорить». У меня же фамилия для иностранцев длинная. Они же, бедолаги, на самом лучшем языке мира не изъясняются. Поэтому у них речевой аппарат недоразвитый. Но там, в этой дикой канадской провинции, моя пьеса была принята на «Ура». А у нас в центре мировой культуры об этом фуроре никто ничего не знает. Ещё в Киеве идёт постановка моей пьесы. Всё по тому же «Не бросайте пепел на пол». Они там другое название придумали: «Выход, где вход». Не знаю как это понимать, но даже не пытаюсь. Это их дело. Так что я драматург, можно сказать, признанный на Западе.

Кор. И как тебе эти другие постановки?

Скор. Я тебе про чужие постановки моих произведений, кажется, уже всё рассказала.

Кор. Понятно. Слушай, а про фигурное катание ты совсем не вспоминаешь?

Скор. Как же забыть, если все мне о нём постоянно напоминают. «Не забыла ли ты про него?» - спрашивают. 14 лет своей дитячей жизни я отдала этому занятию, и совершенно об этом не жалею. Мне от спорта досталось неплохое наследство: во-первых, моё волевое начало, во вторых – спортивная фигура. А ещё я очень похожа на Чайковскую Елену Анатольевну. Потому что впитала в себя её манеры как губка. Пообщайся как-нибудь с ней живьём, сразу поймёшь, откуда у меня этот неповторимый тембр.

Кор. А с театром ты совсем завязала?

Скор. Не могу тебе ответить однозначно. Есть такой театр «Русский Дом». Они меня приютили. Там идёт моя пьеса в моей постановке со мной в главной роли. Каждый раз этот спектакль идёт в последний раз. И я ещё не решила, будет ли он идти в новом сезоне или нет? Основная проблема – это заполняемость зала. Нужна реклама. А на рекламу нужны большие деньги – у меня таких денег нет.

Кор. Ты богатая или бедная?

Скор. По мирским понятиям - наибеднейшая. Во всяком случае, украсть в моей квартире нечего. Как и фотографироваться на её фоне лучше не надо. Но, Слава Богу, на еду хватает. На Сочи, на шмотки, на Ванькину школу (это мой сыночек), на Ванькино же плавание, на витамины, на лекарства родителям, на реконструкцию дачи, ещё на всякую разную ерунду… Слушай, я – богатая прям какая-то получаюсь. Но на ремонт раздолбанной квартиры пока денег нет. Потому что ремонтировать её, конечно, надо. В силу того, что Ванька здесь растёт. Всё-таки ребёнку надо прививать какое-то ощущение уюта, красоты окружающего пространства. Только, чтобы мещанином не вырос. Я мещанство не люблю. Когда вещи в жизни становятся важнее смысла. Короче, по деньгам у меня ситуация нормальная. Господь помогает. И потом у меня же идей много, широкомасштабных… В этом смысле я – Рокфеллер. Но не лезь мне в душу – о планах я всё равно рассказывать не буду.